Хавьер Руперес

– После теракта в Беслане звучали опасения, что борьбу с терроризмом руководство многих бывших советских республик может превратить в борьбу за власть. Как смотрит на угрозу подобной политизации борьбы с терроризмом ваш комитет?

– ООН устанавливает нормы. Ряд этих норм, прежде всего резолюция № 1373, принятая после теракта 11 сентября 2001 года в США, предполагает, что терроризм грозит всем. Эта резолюция наложила обязательства на страны – члены ООН и позволила создать комитет, который я представляю, – этот орган подчиняется Совету Безопасности и формируется им. Вместе с тем существует методология, которую отстаивает ООН. Она непременно включает в себя уважение к правам человека и предполагает, что борьба с терроризмом должна происходить в рамках правового государства. Террористы стремятся уничтожить правовое государство, демократия – это их враг. Как гражданин Испании, у которой большой опыт борьбы с терроризмом, я знаю, о чем говорю. Очень трудно найти среднюю линию, при которой борьба эффективна, однако права человека уважаются. Но это не невозможно.

– Возможно ли международное управление борьбой с терроризмом? Многие страны по-разному определяют политические корни того же исламского терроризма. Да и сами террористы нападают не на весь мир, а на конкретную цель.

– На основании изучения свыше 500 докладов о борьбе с терроризмом из 191 страны – члена ООН, могу утверждать: сегодня нет ни одного «домашнего» или «локального» терроризма, который не имел бы международных связей. Что касается исламского терроризма, то он, безусловно, глобальный и воюет не со странами, а с определенной концепцией общества –современной, терпимой, гражданской. И ответ должен быть глобальным. Отвечать только национальными силами – верный путь к катастрофе.

– О каком глобальном ответе можно говорить, если даже в ООН еще не договорились о едином определении терроризма?

– Определение терроризма не согласовано из-за политических разногласий. Не секрет, что для ряда стран принципиально избежать размывания границ между террористами и борцами за свободу. Есть различие и во взглядах на деятельность регулярных вооруженных сил, которые допускают жестокости – вопрос о том, чтобы рассматривать такое поведение как проявление терроризма, тоже стоит. Но если вы посмотрите на 12 конвенций ООН по терроризму, которые принимались с 1963 года, вы убедитесь, что все возможные акты терроризма в них предусмотрены. Иными словами, на каждого члена ООН наложены четкие обязательства по недопустимости применения тех или иных актов терроризма. Проблема, стало быть, не в едином определении терроризма, а в том, что не все страны следуют в полной мере уже принятым правовым документам. Действительно, есть регионы, в которых террористов практически невозможно отличить от борцов за свободу. Но для меня путаницы нет. Речь ведь не идет о том, чтобы приговорить людей, которые сражаются за свободу. Речь о том, чтобы приговорить их методы. Если это метод террористический, он должен квалифицироваться как таковой. Сегодня на этот счет есть международный консенсус, поэтому никакая мистификация террористов уже не спасает – ни идеологическая, ни политическая, ни религиозная, ни этническая.

– Как оценить эффективность деятельности вашего комитета?

– Во-первых, по тому, в какой мере страны-члены реализовали на практике меры, предусмотренные резолюцией № 1373. Речь идет, например, о том, что все члены ООН должны определить терроризм как криминальную практику в своем законодательстве, принять меры по контролю над финансированием терроризма. Судить можно и по тому, насколько взаимодействуют службы безопасности. Все это – законодательная сторона дела. Но если взглянуть более широко, то успехи ООН в борьбе с терроризмом должны оцениваться тем, насколько мы все преуспели по части предотвращения террористической активности.