Семейные радости

Когда-то во времена советской власти режиссеры выработали гибкую тактику: «накат-отход». Выпустив идеологически сомнительную постановку «по зову сердца», они немедленно ставили что-нибудь бравурно-официозное (для поощрений, премий и поездок). Получив все положенные дивиденды, снова обращались к заветной полочке с любимыми авторами. В последние сезоны руководители театров вернулись к подзабытой тактике. Выпустив нечто разухабистое для «кассы и массы», они немедленно вспоминают, что театр – учреждение культурное, и ставят «для души». Рассказ «Возвращение» Андрея Платонова выбран для МХТ, по словам Олега Табакова, именно за «глубину человеческой души».

На премьере Олег Табаков во введении к действию говорит от собственного лица, вспоминает отца Павла Табакова, вернувшегося с войны (когда сыну было 10 лет). Табаков произносит речь, глядя в зрительный зал и опираясь руками, как о кафедру, о телевизор, на экране которого он сам произносит ту же речь. Антураж и мизансцена для исповеди выбраны режиссером Юрием Ереминым явно неудачно. Человек, стоящий перед экраном, где что-то сам же и вещает, всегда смотрится немного смешно. Волей-неволей вспоминаешь Карлсона, вперившегося в телевизор: «Домомучительница хочет залезть в эту маленькую коробочку?!».

Большой телеэкран, вошедший с легкой руки немецкого экспериментатора Франка Касторфа в набор модного театрального реквизита, резко диссонирует с натуралистическим оформлением спектакля Валерия Фомина. На сцене тщательно собраны предметы послевоенного быта: железная кровать, этажерка, стойка для посуды, таз. Здесь хлебают настоящий суп, пекут и едят праздничный пирог с изюмом. На стене – репродуктор, из которого громыхают сводки и льется «Синий платочек».

Десятилетний Петр (Ваня Моисеев) и пятилетняя Настя (Лия Мукаева) – своеобразный камертон спектакля. Они встречают вернувшегося с фронта отца, от которого они успели отвыкнуть, с настороженностью зверенышей. Умудренный ранней ответственностью, Петр привычно тащит дрова, ловко разжигает печурку, строго указывает отцу и матери, что и как именно им надо делать. Рядом с их безыскусной естественностью особенно неприятно смотрятся грубоватые актерские штампы, на которых строят свои роли Иванов (Алексей Гуськов) и его жена Люба (Ирина Гордина). Тонко сплетенную, музыкальную прозу Платонова они разыгрывают на приемах, годных разве для мелодраматического сериала: с завываниями, всхлипами, трагическими жестами, заламыванием рук. Легкомысленный позер, каким представляет Иванова зрителям Алексей Гуськов, вряд ли способен к трагическому прозрению платоновского финала. Узнав об измене жены – измене невольной, случайной – герой решает бросить все и уехать. Сбегая от ревности, от тяжести навалившейся на него мирной семейной жизни, Гуськов видит бегущих за поездом детей. И внезапно понимает, как дороги ему эти дети – его дети.

Финальные строки спектакля читает Табаков, вновь выходящий как бы восхищенным и признательным читателем, который вслух произносит ключевые слова платоновской прозы: «Прежде он чувствовал другую жизнь через преграду самолюбия и собственного интереса, а теперь внезапно коснулся ее обнажившимся сердцем». Жаль, что эти строки выпадают из мхатовского спектакля и оказываются абсолютно лишними.