Актер Лев Прыгунов

– Лев Георгиевич, вы человек, овеянный легендами. Давайте я вам буду их рассказывать, а вы будете отделять правду от мифов. Легенда первая. Говорят, что на «Мосфильм» вас устроил криминальный авторитет Люсик Горд.

– Люсик Гард. Он был авторитет, но не криминальный. Он был цеховик и катала. Он был потрясающий игрок! Он был любовником лучшей подруги моей жены. Он спросил меня как-то, хочу ли я работать на «Мосфильме». Я сказал, что это невозможно, – сам Герасимов просил за меня, и ему не удалось. Я был под запретом, на меня накатал бумагу в КГБ директор совместной советско-румынской картины «Тоннель», в которой я снялся. В бумаге он обвинял меня во всем, кроме убийства и скотоложества. А Люсик усмехнулся, кому-то позвонил – и меня приняли на «Мосфильм» с распростертыми объятиями. «Лев Георгиевич! Наконец-то вы с нами!», – сказал мне человек, который до этого меня практически ненавидел.

– Следующий миф, что вашего деда, священника, замучили красноармейцы…

– И это тоже не миф. Так все и было. На реке Исети в Курганской губернии было село Красногорское. Мой дед, протоиерей Николай Ржевский, был там священником, и в ноябре 1919 года пьяные красноармейцы полтора часа таскали его за волосы по деревне. Потом его отвоевали прихожане, но через несколько дней он скончался от побоев… У бабушки осталось семеро детей. Все-таки река кормила, огород… Но нищета была полная. Семью сразу стали преследовать, и почти все уехали в Алма-Ату. А мама осталась – она в школе работала, учила всех деревенских детей. Ее арестовали и собирались расстрелять как поповскую дочку. Посадили в какой-то погреб, а в нее был влюблен какой-то парнишка, который освободил ее оттуда, посадил в лодку, она спустилась по реке до железной дороги и уехала в Ташкент. А парнишку того расстреляли… В Ташкенте мама училась в университете, но года через три ее тоже нашли. Но, на ее счастье, она заболела тифом, и они решили, что она все равно умрет, да и заразиться можно… Но мама выжила – ее выходила какая-то женщина. Потом ее нашел мой будущий отец, и они воссоединились с маминой семьей в Алма-Ате. Там я и родился.

– Как человек, поживший и в Азии, и в Европе, вы можете для себя определить, к чему все-таки ближе Россия? В чем ее особый путь?

– Никакого особого пути у нее нет. Россия всегда питалась другими культурами – сначала это была Византия, а потом Европа. Наш единственный выход – это идти европейским путем развития. И мы пытались это сделать, и все шло замечательно, и Европа нас принимала. И если бы не Крым, через год мы бы все имели шенгенские визы. Но нас снова отбросило… К сожалению, начиная с Ивана Третьего, в нашем народе воспитывалось рабство. На свободе мы жить не умеем, потому что свобода – это ответственность. А рабство безответственно, раб никогда и ни в чем не виноват, у него всегда виноваты другие. Я раз пять снимался в тюрьмах. Ни один из заключенных, с которыми я разговаривал, не считал себя виноватым: «А зачем он побежал? Не побежал бы – я бы его не грохнул». В нас много злобы. И сейчас она культивируется. Опять начинают искать внутренних и внешних врагов. Интеллигенцию называют пятой колонной! Оппозиция – пятая колонна? Пятая колонна – это все наше ворье. И она громадна, эта колонна. И никто, кроме нее, страну развалить не сможет. Интеллигенция страну не может разваливать. У нее одна задача – сохранить остатки чести и благородства. Я прошел советскую жизнь, и уверен, что хуже нее ничего быть не может. А сейчас в среде молодежи существует представление, что советская система – это рай по сравнению с тем, как мы сегодня живем. Мы сейчас живем в тридцать раз лучше, чем в советское время! Мы до сих пор можем выехать из страны и вернуться. Мы до сих пор можем читать любую литературу…

– В последнее время вы снимаетесь, можно сказать, в «милитаристических» картинах – «Морпехи», «Десантура», «Оружие» и даже «Третья мировая». Вам близка военная тематика?

– Нет, это принцип штампа. Режиссеры нелюбознательны. Увидели, что на мне хорошо сидит военная форма, – и начали приглашать. А второй фактор – знакомство. Зачем брать кого-то, если есть знакомый? А я не отказываюсь ни от чего. Потому что это такая профессия. Все мои творческие планы могут быть – согласиться или не согласиться. Я соглашаюсь. Выбор может быть только один – вредное дело ты делаешь или невредное. И, конечно, нужно сделать все профессионально. Чтобы не было стыдно.

– Вы смотрите свои фильмы?

– Нет. Я и чужие не смотрю. Я люблю смотреть только фильмы моего сына (режиссер Роман Прыгунов. – «НИ»). И я безумно люблю сам процесс съемок. И даже не сами съемки. Я люблю искать костюм для героя, люблю костюмеров, люблю гримеров – всю эту кинематографическую кашу.

– И, наконец, третий миф. Я слышала, что ваша живопись лечит.

– Впервые я услышал об этом в Липецке. Приходили старушки, подолгу сидели в зале с моими картинами. Говорили, что их это лечит. Я знаю только, что я заканчиваю работу над картиной только тогда, когда чувствую, что она отдает энергию.

– А что за рыцарь в латах изображен на вашей работе?

– Это не рыцарь. Это художник. В России художнику обязательно нужно быть в броне. Ворона за его окном в решетке, которая его царапает, – это реалии. Ласточка – это его идеал.

– А что это за животное у его ног?

– Это русская химера. Свинья-собака-птица. Это то, о чем Некрасов говорил: «Вот втемяшится в башку какая блажь, колом ее оттудова не выбьешь, упирается». Собака – это гнев, злоба, мстительность. Свинья – невежественность и жадность. А птичьи крылья – желание полета. Вот такой винегрет. Вообще, русского человека с такими идеями победить невозможно. Он только сам себя может удавить. Что с успехом и делает.

СПРАВКА