Алексей Цветков: "В этом Риме я не был Катоном..."

Сергей Алиханов, поэт

В 1989 году я представил в “Большой Союз писателей” Антологию под общим названием “Душа, не знающая меры” для издательства “Урду Маркас” (на языке Урду говорят 100 миллионов человек). Работающий Секретарь “Большого Союза”, который курировал этот проект, долго просматривал рукопись перед отсылкой в издательство, и вдруг сделал недовольное лицо:

- Почему ты вставил сюда этого ярого антисоветчика? - он указал на подборку Алексея Цветкова.

- У нас же сейчас Перестройка. Мы стали строить социализм с человеческим лицом, - принялся я отстаивать подборку. -

-Когда-то мы проводили экспертизу стихов этого парня. Автора “подлечили”, но все равно потом пришлось его выслать.- заметил Секретарь.

- Но это же было лет 15-ть тому назад! А сейчас Алексей Цветков на западе известный поэт, и подборка его стихов только прибавит значимости всей нашей Антологии.

- Ну ладно, как знаешь! - Секретарь “Большого Союза" махнул рукой по ветрам Перестройки, и принял мою работу, даже не спросив - откуда я взял эти стихи.

Это было и так ясно - из самиздата. На самом же деле я перепечатал ту подборку из книги стихов “Трое: не размыкая уст» с предисловием Саши Соколова. "Трое" - Эдуард Лимонов, Константин Кузьминский и Алексей Цветков - книга была издана в русском издательстве “Альманах-Пресс”. Кстати, и мне самому тогда было совершенно очевидно, что стихи Цветкова - антисоветские.

Много лет спустя, на одной из книжных ярмарок в огромном павильоне ВДНХ у стенда издательства “Пушкинский фонд”, я вдруг увидел Алексея Цветкова, подписывающего покупателям свою новую книгу “Дивно молвить”. Когда поэт подписал мне книгу,я воспользовался паузой, и стал читать Алексею Цветкову наизусть его же стихи:

отверни гидрант и вода тверда

ни умыть лица ни налить ведра…

Поэт послушал минуты две, и, не расположенный к общению, ушел в глубь издательского закутка. Я же с книгой в руке, разгуливая по книжной ярмарке, продолжал - уже про себя - читать Алексея Цветкова. Чтобы перестать читать стихи Цветкова про себя, прекратить это внутреннее чтение, мне надо было сделать над собой определенное усилие. И сейчас то же самое - мне трудно прекратить читать про себя его стихи - строки невольно всплывают в памяти. Алексей Цветков очень близкий мне поэт.Однако теперь, когда весь этот "социалистический реализм" уже подзабылся, я удивляюсь - в чем же тогда я усматривал “антисоветскость” его поэзии? Ведь Цветкову, собственно, не было никакого дела ни до пафоса социалистического строительства, или до противопоставления своего творчества этому нелепому пафосу. Алексей Цветков всегда был свободным человеком и свободным поэтом. И только недавно я догадался.Как раз в этом-то и был Алексей Цветков категорически чужд и очень опасен "совку" - своей свободой!

* * *

румяным ребенком уснешь в сентябре

над рябью речного простора

луна в канительном висит серебре

над случаем детства простого

сквозная осина в зените светла

там птица ночует немая

и мать как молитва стоит у стола

нечаянный сон понимая

и нет тишины навсегда убежать

кончается детство пора уезжать

едва отойдешь в меловые луга

в угоду проснувшейся крови

серебряной тенью настигнет луна

вернуть под плакучие кроны

упрячешь в ладони лицо навсегда

в испуганной коже гусиной

но нежная смерть словно мать

навсегдав глаза поглядит под осиной

венец семизвездный над ночью лица

и детство как лето не знает конца

(отсутствие знаков препинания - художественный прием - поток сознания поэта)

* * *

отверни гидрант и вода тверда

ни умыть лица ни набрать ведра

и насос перегрыз ремни

затупился лом не берет кирка

потому что как смерть вода крепка

хоть совсем её отмени

все события в ней отразились врозь

хоть рояль на соседа с балкона сбрось

он как новенький невредим

и язык во рту нестерпимо бел

видно пили мы разведенный мел

а теперь его так едим

бесполезный звук из воды возник

не проходит воздух в глухой тростник

захлебнулась твоя свирель

прозвенит гранит по краям ведра

но в замерзшем времени нет вреда

для растений звезд и зверей

потому что слеп известковый мозг

потому что мир это горный воск

застывающий без труда

и в колодезном круге верней

чем ты навсегда отразила его черты

эта каменная вода

* * *

как в застолье стаканы вина

я вещам раздавал имена

в мастерской миростроя московский студент

кругозора наследный царек

я примерил к руке штыковой инструмент

и лопату лопатой нарек

что-то двигало мной наобум

упражнять ученический ум

словно флагманский вол со слепнями в мозгу

по хребту роковой холодок

все предметы природы я вел на москву

на словесный беря поводок

в типографском раю букваря

я язык коротал говоря

но трещат на предметах имен

ползунки врассыпную бредет карава

ни лопата на плахе дробит позвонкии

копает луна котлован

я прибился к чужому крыльцу

больше челюсти мне не к лицу

поднимаются тучи словарной золы

звуки мечутся как саранча

хоть литоту лопатой отныне зови

хоть мочалом долби солончак

* * *

когда споет на берегу

сигнальная труба

посеют в поле белену

ударники труда

трубач сыграет молодой

лиловые уста

и время выпрямит ладонь

фалангами хрустя

мы были втянуты вчера

в опасную игру

звенит на пасеке пчела

медведь рычит в бору

звезды оптический намек

молочная кутья на трубаче

пиджак намок

от медного дутьят

рубач рождается

и если времени полно

но генералом этих мест

останется оно

никто в природе не умрет

в отмеренные дни

пока часы идут вперед

пока стоят они

* * *

в этот год передышки от кутежей и охот

говорил мне врач затевая дневной обход

не кори меня фрейдом все ж таки там европа

там и виски с содой и лед даровой

а здесь со времен батыя хоть пей хоть в петлю лезь

перебор воды недолив сиропа

(в этот медленный год дожидаясь конца зимы

я друзьям по палате таблетки ссужал взаймы

скрежетали дни словно в клюзе цепные звенья

по утрам старожил на уборку шагал с ведром

променяв свободу на корсаковский синдром

и на бред подозренья календарь уверял

что покуда мы здесь лежим

в двух столицах земли успешно сменен режим

два народных вождя безутешно почили в бозе

но со всей москвы словно редкую дичь в музей

два кряжистых атлета везли нам новых друзей

на лихом чумовозе)

я ответил ему мне до лампочки фрейд и фромм

раз уж перхоть пошла то спокойнее топором

я знаток златоуста и с ангелами на ты я

но скажи блюститель с клистирным жезлом в говне

отчего эта перхоть лежит испокон на мне

с бессловесных лет со времен батыя

* * *

еще я память пробую слегка

как теребят вздремнувшую болонку

и наготове долгая слега

для медленных кочевий по болоту

еще в резину грубую обут

нашариваю спички по карманам

но те что в лодке съедены туманом

хоть криком разорвись не догребут

сулит лоза сомнительную гроздь

глушить тоску по отчему китаю

чего же я как маскарадный гость

чужое чувство юмора пытаю

стоят в глазах болотные огни

кромешный свет по гринвичу раздвоен

но тем что в лодке выбор не позволен

и все гребут стараются они.

* * *

в этом риме я не был катоном

и по-прежнему память мила

о заброшенном сквере в котором

приучали к портвейну меня

но когда по стеклу ледяному

проложили маршрут на урал

мне на флейте одну идиому

милицейский сержант наиграл

я пытался на скрипке в октаву

только септимой скреб по струне

как со шведским оркестром в полтаву

гастролировал я по стране

из одной всесоюзной конторы

намекнули в избытке души

не годишься ты парень в катоны

но и в цезари ты не спеши

я простился с невестою олей

корешей от себя оторвал

потому что в период гастролей

не умел удержать интервал

потому что за дальним кордоном

где днепровская плещет вода

преуспел я в искусстве в котором

я катоном не слыл никогда

* * *

нет не полюса я покоритель

отменить эту песню пора

я чужого труда повторитель

пристяжной арендатор пера

жилярди у колонн казакова

в нетерпенье покуда сгорят

как в сенях запасной казанова

на спортивный стремится снаряд

я орфей под диктовку декана

эвридика моя не диана

соискатели вам доложу

на любом сантиметре дивана

подвергали ее дележу

что бы спел казаков с пьедестала

неживой попугай на жердие

сли б кровь его течь перестала

из разорванных жил жилярди

* * *

(не притязая на глубину ума

в скобках отмечу в последнее время не с кем

словом обмолвиться ни обменяться веским

взглядом ввиду отсутствия слова в карма-не

обольщен кругосветным застольем одесским

а в остальные покуда не вхож дома

бывший герой перестрелки бульварных мо

нынче за словом в проруби шарю донкой

наедине с собой словно кот в трюмо

перестаю разбираться в оптике тонкой

понаторевший во всем помыкать в семье

с детства уже ничем не взорву этот плоский

стиль и пишу с анжамбман как иосиф бродский

чтоб от его лица возразить себе

даже дефектом оптики не страдая

свет отраженья не удержать в горстях

это понятно по вечерам когда я

сам у себя безуспешно сижу в гостях

впору в трюмо огласить манифест и будто

дело к реформе но как обойтись без бунта

где-то под тверью в неведомых волостях)

* * *

когда позволяет погода

над желтой равниной погона

насквозь прожигая зенит

железное око звенит

подернута дымом терраса

как будто за дачной стеной

змеистый ублюдок триаса

желудок продул жестяной

от камня хивы и коканда

до самой карибской воды

грозы золотая кокарда

на все полыхает лады

когда настигает погоня

в лесах нелюдимой мордвы

над звездной долиной погона

глаза золотые мертвы

зачем же над каждой бумажкой

напрасной страдать головой

предмет эволюции тяжкой

в огромной броне роговой

над садом внимательной гнозы

гремят генеральские грозы

построены рыбы в струю

стрижи в караульном строю

* * *

ничего не жалею теперь я

ежедневным вертясь воробьем

за старинную доблесть терпенья

и воды вертикальный объем

этой греческой птицы манеры

смотровые деленья котла

темперамент гренландской морены

разутюжившей душу дотла

в отпуску мои детские боги

все былое в себя влюблено

педагоги мои педоноги

брахорукие псы облоно

золотой олимпийской оливой

инуитским китом на кости

не упрямствуй воде торопливой

воробьем воробьем посвисти

в кристаллическом звоне зимовья

где и мозг незаметный затмен

ни ума ни огня ни зубов я

ничего не желаю взамен

* * *

декабрьское хмурится в тучах число

дворы воровато безглазы

дорогу домой до бровей занесло

закладывать тройку без мазы

откупорим сдуру бутылку вина

в печи пошуруем железкой

но с подлинным ночь с оборота верна

хоть зеркало к фене растрескай

такие на ум парадоксы придут

с мадеры в декабрьском бреду нам

что будто и дом наш и этот приют

тургеневым кем-то придуман

что даже в устройстве природы самой

знакомое видим перо мы

и нет под снегами дороги домой

в твердыню полярной плеромы

(Плерома - философское понятие, божественная полнота)