Кристиан Дростен: «Режим чрезвычайной ситуации, возможно, продлится около года...»

В своем интервью изданию ZEIT Online Дростен рассказывает о причинах низкой смертности в ФРГ; о природе нового коронавируса; о том, скоро ли появится вакцина от нового коронавируса и сколько людям в Германии и Европе придется ждать восстановления нормальной жизни. «Новые Известия» приводят самые интересные места из этого интервью.

О пользе карантина

Надеюсь, карантинные меры решающим образом повлияют на динамику распространения вируса. Возможно, это удастся оценить уже к Пасхе (то есть к середине апреля, прим.ред). Может быть, мы уже тогда увидим, что инфицированных меньше, чем можно ожидать исходя из текущего экспоненциального роста, и что эта кривая на графике стала более плавной. Но на уровень смертности это повлияет не сразу. Потому что люди, которые скончаются от вируса в период до Пасхи, либо уже сейчас заражены, либо заразятся в ближайшие дни. Кроме того, принимаемые сегодня решения изменят нашу жизнь не сразу, а лишь через несколько дней. Уже сейчас наша повседневность меняется; родителям постепенно удалось организовать уход за детьми, все больше людей стали осознавать, что не следует встречаться компаниями. На то, чтобы привыкнуть ко всему этому, потребуется некоторое время.

Думаю, сейчас в головах людей многое меняется. Карантинные меры введены совсем недавно, но сейчас уже большинству должно стать все ясно. Какие-то неисправимые люди у нас всегда найдутся, в отличие от Китая — где даже таких исправляют. Но я рад, что мы живем не в таком обществе, как китайское. И я, кстати, не уверен, насколько вообще важно для общей картины эпидемии выявить всех «неисправимых» до единого.

Закрытие баров и ресторанов, отмена публичных мероприятий, закрытие детских садов и школ — это уже очень эффективно. Важно предотвратить бо́льшую часть личных контактов.

Я считаю, что в Германии удалось распознать вспышку на очень раннем этапе: на две-три недели раньше, чем в некоторых соседних странах. Это удалось благодаря масштабной диагностике — мы проводили много тестов. Безусловно, какие-то случаи во время этого первого этапа мы пропустили, это неизбежно. Но я не думаю, что мы неверно оценили масштаб вспышки. Конечно же, мы фиксируем далеко не все случаи, но все-таки больше, по сравнению с другими странами.

В Италии в первую очередь тестируют тех, кто попадает в больницы. Населению там известно, что тестов не хватает, поэтому даже при наличии симптомов люди остаются дома, а если самочувствие ухудшается — едут в больницу. Туда они поступают уже с затрудненным дыханием и, по сути, их приходится сразу класть в реанимацию. И только в этот момент их тестируют. Поэтому и средний возраст зарегистрированных пациентов в Италии значительно выше, чем у нас. Я исхожу из того, что очень много молодых итальянцев либо инфицированы, либо уже перенесли инфекцию и не попали в статистику. Это объясняет и столь якобы высокую смертность от вируса в Италии.

Пока мы просто не в состоянии увеличивать необходимые для диагностики мощности так же быстро, как растет количество инфицированных. И тогда соединятся два фактора. Кто-то из заболевших скончается от COVID-19, но поскольку мы не сможем тестировать всех, статистика наша станет очень неполной. Тогда процент летальных исходов повысится и у нас. То есть внешне будет казаться, будто бы вирус стал опаснее, но это исключительно статистическое искажение. Оно иллюстрирует тенденцию, которая уже началась: мы пропускаем все больше случаев заражения.

О неотложных мерах

Нужно пытаться ускориться. Если у человека обнаружен вирус, мы можем считать всю его семью инфицированной, даже не проводя тест. Просто потому что известно: если инфицируется один член семьи, он заражает домочадцев. Если сразу принять всех членов семьи за инфицированных, можно сэкономить большое количество тестов. Представьте, что вы заразились, а на следующий день ваша жена должна стоять в очереди на тестирование. А если вдруг первый тест не сработает, ей придется идти сдавать повторно. Толку в этом мало. Лучше сразу оставить всю семью на карантине. В Нидерландах выбрали как раз такой путь, и я собираюсь предложить его представителям органов здравоохранения Германии.

В какой-то момент о подозрении на инфекцию будут сообщать только на основании симптомов, и статистика будет ориентироваться на такие случаи. В то же время имеющиеся в наличии тесты придется перераспределить в пользу групп риска. Если какая-нибудь девушка-студентка, у которой здоровье в порядке, сидит у себя дома на карантине и смотрит Netflix, врачу не обязательно знать результат ее теста. Пусть сидит и выздоравливает. И совсем другой случай — если речь идет о 70-летнем не очень здоровом человеке, который заболел и изолирован дома. Его хотелось бы проверить, а затем каждые пару дней звонить и спрашивать, как ему дышится. Чтобы он своевременно попал в больницу, а не поступал уже с серьезными легочными нарушениями в амбулаторное отделение, откуда его сразу отправят в реанимацию.

Необходимо дождаться появления тестов для определения антигена, которые смогут быстро подтверждать наличие вирусного белка. Внешне такой тест похож на тест на беременность — и результат можно узнать так же быстро. Если эти тесты себя оправдают, они полностью заменят нынешние. Тогда и очереди исчезнут. Я надеюсь, что это может произойти к маю.

Независимо от любых подсчетов, все, с кем бы я ни говорил, единодушны во мнении, что сейчас необходимо снизить заболеваемость. Иначе мы упустим момент, и через несколько недель у нас начнутся те же проблемы, что в Италии. У нас больше коек и, может быть, чуть выше уровень профессиональной подготовки специалистов — но и этого, пусть даже высокого, уровня реанимационной помощи все равно будет недостаточно. Исходя из сегодняшних данных, нам необходимо — даже по самым скромным расчетам — в три раза больше мощностей интенсивной терапии, чтобы обеспечить аппаратами ИВЛ всех, кому это может понадобиться.

Прямо сейчас мы заказываем дополнительные аппараты ИВЛ, готовим отделения и больничные палаты. Этот процесс займет пару недель. Именно для этого — а не для срочной разработки вакцины — и нужно время, которое мы выигрываем сейчас.

О главной неожиданности коронавируса

Очень просто: вирус активно размножается в гортани. Вирус тяжелого острого респираторного синдрома (SARS), вызвавший вспышку в 2002–2003 годах, так и не удалось выделить из тканей гортани. У пациентов с SARS вирусов в организме было гораздо меньше, а патоген был не таким заразным. Кроме того, этот новый коронавирус обладает удивительной биологической особенностью: в его поверхностном белке есть участок протеазного расщепления. От наличия этого участка — например, в случае птичьего гриппа — обычно зависит, станет ли возбудитель причиной серьезного заболевания у птицы или нет.

Чтобы вирус мог развиться и внедриться в следующую клетку, поверхностный белок должен быть надрезан. И благодаря такому участку с надрезами вирус, вероятно, готов к расщеплению сразу же после выделения из предыдущей инфицированной клетки. Представьте себе листок бумаги, который легко вырвать из блокнота, потому что у него есть перфорированная линия для отрыва. Вот и у вируса Sars-CoV-2 такая перфорация есть.

Возможно, это приводит к тому, что вирус выделяется из клетки уже в зрелом состоянии, готовый к проникновению в следующую клетку. Может быть, именно поэтому Sars-CoV-2 так активно размножается в горле и так легко передается. Все это предстоит еще выяснить.

О проценте смертности

На самом деле, сейчас важнее другой показатель: Infection Fatality Rate, то есть доля умерших среди заразившихся — включая тех, кто не имеет ярко выраженных или вообще каких-либо симптомов, а потому не попадает в статистику. Благодаря этому показателю мы можем примерно оценить число незарегистрированных случаев. Сколько человек вообще ничего не почувствовали? Сколько отделались лишь легким першением в горле? Среди первых инфицированных в Германии, которых мы внимательно обследовали в научных целях, таких было немало. Я нередко слышу, что в 80% случаев инфекция протекает в легкой форме. Но у меня складывается впечатление, что эта доля даже гораздо выше. И было бы важно узнать это наверняка.

У молодых людей привычные респираторные заболевания иногда тоже протекают очень тяжело. Однако зачастую у нас очень мало данных об этих людях. СМИ в таких случаях пишут: «35-летний мужчина попал в реанимацию». Но у 35-летнего человека тоже могут быть тяжелые фоновые заболевания. Известно, например, что серьезным фактором риска при COVID-19 является высокий индекс массы тела, равно как ишемическая болезнь сердца, т.е. сужение коронарных артерий из-за атеросклероза. Пневмония создает огромную нагрузку на сердечно-сосудистую систему. И если сердечно-сосудистая система изначально не в порядке, то дополнительная нагрузка приводит к ее повреждению. Многие люди в возрасте 35–50 лет живут с такими факторами риска. Другая гипотеза заключается в том, что некоторые могли вдохнуть огромную дозу вируса прямо в легкие. Тогда вирус начинает размножаться сразу в глубоких дыхательных путях, не вызывая сначала иммунной реакции в горле. Возможно, в этом случае человек сразу заболевает очень серьезно — организм еще не успел выработать никаких средств защиты. Но все это, повторяю, только гипотезы.

О спешке

Возможно, положение окажется настолько серьезным, что какие-то правила и процедуры отменят и упростят. Теоретически можно себе представить, что придется упростить существующие протоколы, учитывая чрезвычайную ситуацию, и что будут применяться вакцины, не прошедшие всех положенных клинических проверок. Все это пока очень умозрительно. Но если совсем прижмет — пока я такого не исключаю, — можно себе представить и такой сценарий. В любом случае, у некоторых биотехнологических компаний уже давно есть варианты вакцин в разработке.

Скорее, речь может идти о том, чтобы запустить в массовое производство поверхностный белок вируса, против которого иммунная система будет активно вырабатывать антитела. Некоторые компании придерживаются такого подхода. Вакцину такого рода можно было бы специально использовать для прививок людям, входящим в группы риска. При критическом варианте развития событий можно представить, что будет происходить нечто подобное. .

О существующих препаратах

Лучшим вариантом мне кажется вещество «Ремдесивир». Его разработали для борьбы с вирусом Эбола. Сейчас уже идут исследования, но производитель пока разрешает его использование только по специальному протоколу для пациентов с тяжелым ходом болезни и только в небольшой промежуток времени. Конечно, хотелось бы назначать его и на более ранней стадии, но для этого препарат должен стать более доступным. Нужно дождаться первых результатов.

Других реальных вариантов я не вижу. Ни противомалярийный препарат «Хлорохин», ни препараты для ВИЧ-терапии «Ритонавир»/«Опинавир» не подходят. Оба лекарственных средства проходят клинические испытания, но результаты неубедительны.

Кроме того, есть много здоровых молодых пациентов, которые являются идеальными донорами плазмы. При заболевании их организм вырабатывает оптимальные антитела. Если их своевременно вводить другим пациентам, это может стать вполне реальной терапией. Могу себе представить, что месяца через два мы соберем небольшой объем аналитики по таким случаям и для Германии. Но ожидать мгновенных результатов, особенно в широком масштабе, от всех этих попыток невозможно.

Теплая погода не остановит вспышку, но может оказаться полезной. И я вполне ожидаю, что летнее повышение температуры — в сочетании с мерами по изоляции — принесет определенный результат.

О перспективах

Возможно, около года обществу придется жить в режиме чрезвычайной ситуации. Но не думаю, что так же, как сейчас. Ситуацию можно и нужно будет корректировать. Какие-то запреты отменят. Но на начальном этапе, с сегодняшнего дня до первой недели после Пасхи (13–20 апреля), необходимо действовать очень последовательно, внимательно наблюдая при этом за развитием заболеваемости.

Можно разработать определенные меры специально для групп риска. Например, организовать раннюю диагностику для пожилых людей и пациентов из группы риска, а также госпитализировать их в первую очередь. Обеспечить для таких людей возможность работы из дома, причем на длительные сроки. Можно придумать, как организовать для пожилых людей домашний карантин, предусмотреть для них транспортные услуги, снабжать их продуктами питания. В этом могут помочь волонтеры или, возможно, солдаты. Необходимо как можно более последовательно разделить детей и группы риска в повседневной жизни.

Наверное, придется что-то придумывать: например, половина классов пользуется одними коридорами, другая половина — другими... Отказаться от больших перемен, да и от маленьких... Не использовать общественные помещения, закрыть их. Возможно, таким образом получится снизить реальный размер групп в школах. Это нужно как следует спланировать, но время до первой недели после Пасхи. Самое главное, сейчас нам нужны научные модели, аналитика по ситуации в школе.

Возможно, внукам придется сдать тест, прежде чем навестить бабушку с дедушкой, чтобы убедиться, что они их не заразят. Эти детали должны быть проработаны. Решения, принятые властями, пока что положили конец всякой общественной жизни. Но я надеюсь, что с помощью научных моделей и расчетов, анализирующих ситуацию в Германии, власти будут корректировать ситуацию.

Об иммунитете

Для медиков уже рассматривается вопрос о специальном тестировании, чтобы люди могли нормально ходить на работу. Если бы у нас уже были тесты на антигены, можно было бы распространить этот принцип и на другие профессии. Кроме того, если считать, что к осени в Германии переболеют 10–15 миллионов человек, то вскоре у нас появится множество людей, в чьих организмах уже выработаны антитела, а значит — иммунитет. Тогда появятся медсестры и врачи, работающие без масок, а также представители других профессий, которые смогут сказать: «Я переболел». И таких будет все больше и больше.

У того, кто переболел, иммунитет, вероятно, сохранится до конца пандемии, — думаю, в течение нескольких лет. И даже при повторном заражении болезнь будет протекать в форме безобидной простуды. Следующая инфекция уже не будет тяжелой. По крайней мере, сегодня я это вижу так.

Скорее всего, с этим вирусом будет то же, что и с другими коронавирусами, которые вызывают теперь только простуду. Нам придется жить с ним, но после того, как мы переживем эту вспышку, он уже не будет для нас так опасен.